Бизнес и Финансы

Если одной фразой описать суть экономических процессов, последние несколько сот лет происходящих на нашей планете, то она звучит так: это углубление процессов разделения труда.

Если одной фразой описать суть экономических процессов, последние несколько сот лет происходящих на территории нашей планеты, то она звучит очень просто: это углубление процессов разделения труда. При этом может оказаться, что конечный продукт в результате этого процесса почти не меняется (точнее, это не обязательно), но вот количество людей, которые над ним работают, общий процесс производства (от начала производства первых деталей) и производительность труда при этом растут.

Если взять мой любимый пример с телегами, то он состоит в том, что от тележных дел мастера, который делал телегу от начала и до конца за три месяца, мы переходим к сборке кузова, колес и передка, а затем – к сборке каждой из этих трех частей из своих деталей. Как следствие, количество людей, необходимых для создания одной телеги, резко возрастает (хотя они и затрачивают на изготовление конкретного экземпляра все меньше времени), однако общее количество работников, необходимых, например, для создания 1000 телег, падает.

Мы не будем дальше вдаваться в тонкости технологии, поскольку все-таки занимаемся макроэкономикой, поэтому обратим внимание на одно интересное обстоятельство. Если речь идет о мастере, который делает одну телегу раз в три месяца, то для него проблемы рынка сбыта практически не существует: он ее всегда делает под заказ. А вот если на следующих этапах развития разделения труда появляется, например, рынок спиц для колес, то мастер, который их делает, может не иметь никакого понимания, что делается собственно на рынке телег. И может пропустить тот момент, когда на этот рынок выйдут люди, которые производят колеса с металлическими спицами и надувными шинами… После чего он неожиданно обнаруживает, что его рынка не существует вовсе.

Теоретически он может попытаться изменить точки сбыта своей продукции, например, продавая ее (с небольшими изменениями) как балясины для лестниц, однако получится это далеко не у всех. И с точки зрения экономики это означает, что у производителя появляются макроэкономические риски, которые он рассчитать, в рамках своего понимания мира, не может никак.

Экономическая система должна как-то компенсировать эти риски, в противном случае неминуемы очень жесткие и тяжелые кризисы. И в качестве главного компенсаторного механизма на первом этапе капитализма выступали банки, которые самим фактом кредитования заемщика брали на себя такие риски. Но процесс разделения труда продолжался, он приобретал уже не только отраслевые, но и географические оттенки, и к концу XIX века стало понятно, что банки уже не в состоянии брать на себя весь объем таких рисков. Циклические кризисы конца XIX – начала ХХ вв. становились все грознее и грознее (что сильно усугублялось тем обстоятельством, что банки были ограничены зональными, национальными и конкурентными границами), и в некоторый момент стало понятно, что должен появиться институт, который бы мог брать на себя часть тех рисков, которые взяли на себя банки. Таким институтом стали центральные банки, которые не только регулировали банковскую деятельность, но и путем рефинансирования фактически взяли на себя значительную часть тех рисков, под тяжестью которых рушилась банковская система.

С этой точки зрения глобализация и падение учетной ставки ФРС США в последние 30 лет означают, что процессы разделения труда зашли так далеко (в связи с расширением рынков), что и эта система исчерпала свои возможности по компенсации экономических рисков. А это значит, что у нас есть только два выхода из создавшегося положения. Либо мы снижаем уровень разделения труда, в результате чего мир распадается на отдельные экономические кластеры (валютные зоны в нашей терминологии начала 2000-х гг.), с падением уровня жизни населения и уровня разделения труда, что снизит экономические риски для производителя. Либо необходима новая надстройка, соответствующая нынешнему уровню разделения труда, аналогичная той, которая была сделана в начале ХХ века. Т. е. необходимо создание «центробанка центробанков», который бы финансировал государства и центробанки, принимая на себя общеэкономические риски.

Вышеописанная конструкция носит чисто экономический характер. Она совершенно не учитывает, например, межнациональные проблемы (в частности, борьбу СССР и США), элитные и культурные проблемы. Как всегда, когда есть несколько вариантов развития, каждый формирует свою элитную группу, которые, в зависимости от того, как пойдет развитие, станут либо «лузерами», либо победителями. Так, советская оборонка и станкостроение погибли, а мелкие спекулянты и жулики стали успешными олигархами, хотя, в общем, такой результат не был предопределен.

Сегодня человечество (именно так, целиком) вновь стоит перед серьезной точкой бифуркации. Выбор пути (пока) не предопределен, какой из вариантов развития будет реализован, пока совершенно неясно. Например, потому, что путь создания «центробанка центробанков» неминуемо лишит США возможности определять «правила игры», и национальная элита (политическая, в частности) с этим может не согласиться. Такая ситуация наблюдается во всех крупных странах (у нас, например), и в этом смысле спор о том, что лучше, ВТО или Таможенный союз, – это, на самом деле, выбор между двумя вышеописанными глобальными сценариями. Другое дело, что вовсе не очевидно, что тот вариант, который выберет наша элита, совпадет с выбором мировой экономики.

Я не буду сейчас продолжать это обсуждение. Тема достаточно сложная и требует у читателя некоторого обдумывания. Тем более что как только дело доходит до каких-то деталей, немедленно всплывают проблемы реакции элит, что неминуемо приводит к разного рода спекуляциям. Которые, конечно, имеют право на существование, но требуют понимания очень важного момента: выбор неизбежен, сам факт его существования носит абсолютно объективный характер, не зависящий от чьей-то воли. А вот дальше начинается противоборство различных элитных группировок, результат которого совершенно неясен. И к теме этого противоборства я еще не раз буду возвращаться.