Когда начинаешь разбирать то, что было на последнем Давосе, обращает на себя внимание то обстоятельство, что на нем не было самого главного: не обсуждались реальные причины кризиса.
Когда начинаешь разбирать то, что было на последнем Давосе, прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что на нем не было самого главного: не обсуждались реальные причины кризиса и возможные действия. Казалось бы, подготовленный перед Давосом доклад говорит о системных рисках (хотя и с некоторым креном в очень уж отдаленное будущее), предложения председателя G8 и G20 нынешнего года, президента Франции Саркози, говорят о серьезных изменениях во всей финансово-экономической модели – а на эту тему не сказано практически ничего.
Можно, конечно, сослаться на то, что эти беседы велись в закрытом режиме, но не нужно демонизировать всю эту закрытость: если бы разговор затронул реально серьезные вопросы, всю мировую прессу завалил бы поток утечек, особенно в нынешней кризисной ситуации. Нельзя, однако, сказать, что обсуждений не было вообще, просто они приняли достаточно специфическую форму. Для примера можно привести выступление главы Сбербанка России Германа Грефа. Его статус явно не позволяет ему говорить ничего «лишнего», а только поддакивать начальству – что внутреннему, российскому, что международному, в рамках мировой финансовой элиты, с которой он себя пытается идентифицировать. Тем показательнее его выступление.
«Мировая монетарная система нуждается еще в одном раунде реформирования, – заявил Греф на сессии «Реформа глобальной монетарной системы» Всемирного экономического форума в Давосе, – и проблема в том, что сейчас, на мой взгляд, пока нет четкого представления о том, что именно нужно делать. Есть только догадки, правильность которых не подтверждена ни теорией, ни практикой».
При этом президент Сбербанка назвал в числе «наиболее обещающих» предложения Франции, которые состоят в том, чтобы страны договорились о системе индикаторов дисбалансов, а МВФ стал тем органом, который эти дисбалансы отслеживает и дает рекомендации по их коррекции. Однако Греф отметил в этом подходе несколько проблем, в т. ч. недостаточную эффективность G20 и отсутствие уверенности в должной квалификации и политической независимости МВФ.
Собственно, к перечисленным вопросам и свелась дискуссия в Давосе. Во-первых, суть предложений Саркози, их реальное влияние на мировую финансово-экономическую систему, их возможные последствия и требующиеся ресурсы никто не обсуждает. Во-вторых, все участники говорят о том, кто должен реализовывать реформу, причем по большей части имеется в виду именно МВФ. И в-третьих, отдельные участники выражают сомнения в том, что МВФ имеет надлежащие квалификацию и независимость.
Главное тут, конечно, первое. Дело в том, что описанная в моей первой статье о нынешнем давосском форуме система стимулирования спроса, известная как рейганомика, как и любая система таких масштабов, создает своих бенефициаров, т. е. выгодоприобретателей. За 30 лет объем долгов вырос раза в два (не будем придираться к цифрам, поскольку сравнивать деньги сегодняшние и начала 80-х, мягко говоря, сложно), и владеют этими долгами как активами представители финансовой элиты. Вообще практически вся мировая экономика последних 30 лет была построена на перераспределении эмиссионных доходов; нет даже уверенности, что без стимулирования спроса она могла бы приносить прибыль. Значит, ключевую роль в ней должны играть те, кто и определяет, куда что перераспределится, т. е. финансовая элита.
И ее представители отлично понимают, что любые обсуждения опасных вопросов реформирования финансовой системы лицами, к этому не готовыми, могут привести к крайне опасным последствиям. Мало ли что они могут придумать! А посему сначала нужно определить правильное место обсуждения, разобраться, кто и как может строить соответствующие гипотезы, и только потом обсуждать конкретные инструменты и способы реформирования.
Поскольку в Давосе собрались представители крупного бизнеса, который знает, откуда и как берутся деньги, которому байками про «свободные рынки» уши не забьешь, они не стремятся особо нарушать «правила игры». Не обсуждать – так не обсуждать, что ж тут поделаешь... Но и безрассудно соглашаться с тем, чтобы твою судьбу решали бюрократы из МВФ, которым, по большому счету, на все наплевать, никому не хочется. Дело зашло уже так далеко, что понятно, что кризис может начаться достаточно быстро, и будет он достаточно жестким. И кто тогда будет отвечать перед участниками за то, что происходит, кто будет гарантировать им безопасность и сохранение статуса?
Это – классический случай, когда системные, корпоративные элитные интересы начинают противоречить частным. Еще раз повторю: речь идет не о конспирологии, а об элитологии. Корпоративные правила требуют, чтобы принципиальные решения принимались исключительно в рамках корпорации (в нашем случае – финансовой элиты), но каждый отдельный член этой корпорации отлично понимает, что ни МВФ, ни другие аналогичные организации соответствующие задачи решить не могут. Хорошего выхода из этой ситуации, как понятно, нет и быть не может, но отдельные фрустрации отдельных представителей элиты все же прорываются. Это хорошо видно по речи того же Грефа, который, с одной стороны, очень хочет войти в эту корпорацию, а с другой, все-таки ее членом не является, и по этой причине имеет несколько бoльшую свободу в высказываниях.
Собственно, на этом можно и закончить, если бы не два обстоятельства. Во-первых, некоторые представители мировой финансовой элиты все-таки высказали свое мнение о правильном, с их точки зрения, развитии ситуации. Но об этом я расскажу в следующем тексте. А во-вторых, нам приходится констатировать, что предпринимательская элита находится в том же положении, что и журналистская и экспертная. Обсуждать реальные причины и последствия кризиса им ЗАПРЕЩЕНО, нравится это кому-то или нет. И платой за нарушение этого запрета является выпадение из элитного статуса, поэтому узнать правду о состоянии дел в мировой экономике из официально-респектабельного источника нельзя. А те, кто позволяет себе говорить правду, жестко ограничиваются в этой своей возможности. Такова жизнь. Как говорится, ничего личного, только бизнес. Точнее, законы существования элит.